Без крови волю не дают
Писатель Алексей Варламов — автор жизнеописания Василия Шукшина, который долгие годы боролся за то, чтобы снять фильм «Я пришел дать вам волю», про Стеньку Разина. Возможно, даже погиб в этой борьбе. Если вы почему-то еще не прочитали книгу из серии ЖЗЛ, то колонка может стать вступлением. И ставит вопрос ребром: кого и почему так пугала шукшинская воля?
Василий Макарович Шукшин, великий русский режиссер, писатель, актер, автор известных всей стране фильмов «Печки-лавочки» и «Калина красная», так и не снял свою главную картину «Я пришел дать вам волю». Картину, к которой он шел всю жизнь, вкладывая в этот замысел все упорство, упрямство, хитрость, талант, которым был щедро одарен от рождения, и приобретенную готовность стоять на своем до костра включительно. Ради этого замысла он изучал архивы, ссорился с коллегами, ходил на Старую площадь в ЦК КПСС, бросил киностудию имени Горького и ушел на «Мосфильм», согласился играть в фильме Бондарчука «Они сражались за Родину». Когда Шукшина уже никак было нельзя остановить, его нашли мертвым в каюте пассажирского парохода «Дунай», превращенного в плавучую гостиницу во время съемок. Было это убийство или же смерть наступила по естественным причинам, единого мнения у родственников, друзей, исследователей и почитателей Василия Макаровича по-прежнему нет, но одно можно сказать наверняка: эта смерть была выгодна очень многим.
«Хочешь русский бунт показать? Не надейся — не дадим» — вот слова проницательного киношного начальника В.Е. Баскакова, разгадавшего не слишком замаскированную идею непокорного режиссера о том, что воля и освобождение от власти государства суть синонимы. Для Шукшина это была краеугольная вещь. Привыкнув воспринимать Шукшина «бытописателем» по его «чудикам», по таким мягким лирическим рассказам, как «Сапожки», «Микроскоп», «Осенью», мы обыкновенно упускаем из виду его общественную позицию, впрочем, им самим сильно зашифрованную. Но если внимательно приглядеться к его работам, к его потаенным высказываниям, если прочесть его письма, то становится очевидным, что в отличие от очень многих русских писателей, от Достоевского до Пришвина, член КПСС и лауреат Государственной премии В.М. Шукшин никогда, ни на йоту не был государственником. Русским патриотом, сыном России — да, но государство в его глазах было главным врагом народной воли и источником неволи. Причем не важно, какое государство — средневековое, предреволюционное или советское, он ненавидел их все, но советское, уничтожившее его отца, особенно, и власть инстинктивно чувствовала угрозу, исходящую от этого сильного человека.
«Ни ума, ни правды, ни силы настоящей, ни одной живой идеи!.. Да при помощи чего же они правят нами? — вопрошал он в своих не предназначенных для публикации рабочих записях. — Остается одно объяснение — при помощи нашей собственной глупости. Вот по ней-то надо и бить нашему искусству». Он и бил — так, что они не знали, что с ним делать. Это было не кухонное недовольство интеллигенции, не диссидентство с мечтою уехать на Запад и оттуда поучать Россию, это было корневое, коренное, мятежное чувство всех русских крестьянских войн и восстаний — от Ивана Болотникова до антибольшевистского тамбовского мятежа.
«Шукшин был “опасен”. Именно в нем могло произойти превращение художника в вождя открытого крестьянского сопротивления. Не случайно, когда Шукшин искал национального героя, которым оказался для него Разин, он сознательно ставил на это разинское место СЕБЯ. Оно было предназначено для него судьбой. Своей психологией, своим мировоззрением он врастал в своего бунтующего героя. Только это была война без армий и сражений. Это был трагический поединок со временем, порождением которого во многом был сам Шукшин, в тупиках которого он блуждал, запрятывая в своих праведниках и дурачках Россию, а в разбойниках — свою же страдающую душу», — написал один из лучших и, к сожалению, безвременно скончавшийся современный прозаик Олег Павлов.
Однако вот что еще очень важно. Шукшин своим вольным замыслом выступил не только против государства, но и против другой константы русской национальной жизни — пушкинской концепции народного восстания. Изображая русский бунт, куда более беспощадный, чем в «Капитанской дочке», автор «Степана Разина» этот бунт воспел. В его понимании это бунт не просто осмысленный, но промыслительный, священный, восстание против тех, кто закрепостил народ с помощью своих грамот, законов, уложений, кто вторгся в народную жизнь и ее порушил, это война против чиновничества как вечной губительной русской силы. А что касается жестокости… «Без крови волю не дают» — вот одна из ключевых его фраз, много объясняющая не только в нем самом, но и в сути русской истории в ее народном восприятии. Это именно воля, вольница, а не права человека, не гражданская свобода, которую общество может завоевать в ходе демократических преобразований, акций гражданского неповиновения, мирных протестов или каких-то иных цивилизованных придумок ХХ века.
Для Шукшина воля — это насилие, мятеж, борьба, к которой он себя готовил, и каждый его рассказ, каждый фильм, в котором он снимался и сам снимал, был шагом по направлению к этой воле. Один из лучших шукшинских рассказов «Алеша бесконвойный» (бесконвойный — то есть вольный!) — это ведь тоже акт сопротивления, равно как и мучительное внимание писателя к судьбам заключенных, то есть насильственно лишенных воли, — от раннего рассказа «Степка», герой которого сбегает из тюрьмы за два месяца до освобождения, потому что его сны замучили, до Егора Прокудина из «Калины красной». И Степку не случайно так зовут — он потомок, наследник разинского духа, который нес в себе Василий Шукшин. Вот почему в шукшинской профессиональной триаде «актер-писатель-режиссер» режиссер является главным, ибо шукшинский Разин был не просто вождем, но и своего рода режиссером крестьянского восстания, равно как и режиссер в жизненном исполнении Шукшина — это всегда вождь.
«Ведь Шукшин как личность по своим масштабам значительно больше того, что он сделал. Он был спланирован природой на большие дела. Он вождь, лидер. Он был рожден вождем, вот таким духовным центром», — вспоминал близко знавший Шукшина в последние годы его жизни актер Георгий Бурков. Он об этом лидерстве хотел снять свой главный фильм, сделав нечто большее, чем просто художественная картина, и если позволить себе пофантазировать или перевести творческий метод Шукшина в постмодернистский дискурс, то можно в духе ранних романов Владимира Шарова представить, как увлеченная режиссером массовка прорвет границу между вымыслом и реальностью, пойдет на Москву, обрастая по дороге тысячами при-мкнувших колхозных мужиков и городских рабочих, перед которыми частично разбегутся, а частично перейдут на сторону восставшего народа регулярные армейские части, и вступит во главе со скуластым Шукшиным в Кремль (похожий сюжет местного восстания был, кстати, фактически невольно спародирован Венедиктом Ерофеевым в поэме «Москва—Петушки»).
Вот почему они его боялись, вот почему облегченно вздохнули, когда узнали, что он умер, и «спрятали» его в могилу на престижном закрытом московском Новодевичьем кладбище, чтобы никто из десятков тысяч людей, пришедших его проводить, не смог превратить эту могилу в очаг сопротивления, а Шукшин так и остался в нашей памяти неразгаданным вольнолюбцем…
Колонка Алексея Варламова опубликована в журнале "Русский пионер" №88. Все точки распространения в разделе "Журнальный киоск".
