«Импрессум» принимал поэтессу Олесю Николаеву и ее супруга Владимира Вигилянского

Николаева Олеся Александровна
Текст 
Апр 23 2018
18 апреля 2018 года в эстонском медиаклубе «Импрессум» в Таллине побывали профессор Литературного института Олеся Николаева и отец Владимир Вигилянский. Репортаж о встрече с писателями опубликован на новостном портале Baltija.

Русская поэтесса Олеся Николаева и ее супруг, публицист и литературный критик, протоиерей Русской Православной Церкви Владимир Вигилянский побывали в Таллине, где 18 апреля приняли участие в заседании популярного в Эстонии медиаклуба «Импрессум».

Олеся и Владимир — заметные фигуры в российском культурном обществе, необыкновенно интересная пара, в которой оба супруга имеют общие интересы и убеждения, гармонично дополняют друг друга и помогают друг другу развиваться духовно и совершенствоваться в профессии. Она — лауреат многих премий, в том числе национальной премии «Поэт» (2006) и Патриаршей литературной премии (2012). Он — настоятель храма святой мученицы Татианы при Московском государственном университете (МГУ). У них трое взрослых детей и восемь внуков, огромный круг общения по всей России и за рубежом, они ведут духовно и культурно насыщенную жизнь, много путешествуют и, как все люди, увлеченные делом своей жизни, очень много работают.

Как обычно, встречу открыл главный редактор газеты «Комсомольская Правда – Балтия» и соучредитель клуба «Импрессум» Игорь Тетерин. Представив гостей, он пригласил Олесю Александровну на кафедру, за которой она чувствовала себя совершенно органично, ведь помимо творческих занятий она еще и профессор Литературного института, преподает литературное мастерство студентам. Оттуда она повела образный и эмоциональный рассказ о своем творческом пути, в который естественно вплелись и рассказ об их с мужем обращении к православной вере, и история их семьи.

Как поэт Олеся Николаева стала известна очень давно, еще в советское время. Сочинять стихи начала в раннем детстве, даже еще не научившись писать. Потом сочиняла некие стилизации английских романов. Лет с 13 стала всерьез писать стихи. В 16 лет у нее вышла первая поэтическая подборка в серьезном журнале.

— Я была влюблена в русскую и французскую поэзию. Бодлера, Верлена мы читали в переводе Цветаевой. В то время был большой интерес к культуре, причем не интеллектуальный и даже не эмоциональный, а экзистенциальный интерес, экзистенциальная потребность. Можно было творчески выжить и остаться свободным, пребывая в этом пространстве культуры.

Это был невероятный интерес, невероятная любовь и жадность к книгам. После школы я поступила в Литературный институт. Мы увлекались русской религиозной философией, просили друзей привозить книги из издательства «ИМКА-пресс», Бердяева, Шестова, Карсавина брали почитать на ночь. Это была атмосфера, которая отгоняла всякий социальный фон. Я очень хорошо помню все цензурные препоны, которые существовали при советской власти, то ощущение серости, которая над тобой хочет командовать, те идеологические клише, которые нам навязывались. Но пространство культуры, русской по преимуществу, в котором мы жили тогда, давало нам возможность чувствовать себя абсолютно свободными, полными интереса к жизни и творческих идей.

Далее Олеся Николаева рассказала о том, как она и ее муж, который, когда они поженились, тоже был студентом Московского литературного института, крестились и пришли к вере. Олесе было 22 года, когда она крестилась, Владимир принял крещение двумя годами позже. Это были еще брежневские времена. И получилось так, что вскоре после крещения они попали —«случайно, а скорее промыслительно, как писал Пастернак, чем случайней, тем вернее», — сказала Олеся Николаева, —в удивительное место — село Ракитное Белгородской области, где в Свято-Никольском храме, построенном в 1832 году, настоятелем в течение 21 года был известный духовник, архимандрит Серафим (Тяпочкин).

Вот что рассказала гостья клуба:

— Бюро пропаганды советской литературы меня послало выступать с чтением стихов в г. Шебекино под Белгородом. У нас уже было двое малышей, нужны были деньги. Я поехала. Весь городок пропах стиральным порошком, который там производили. Шла Страстная седмица. Апрель, текли ручьи, и в них порошок. Я выступала, читала стихи, хорошие, смиренные люди меня принимали. При всей неухоженности городского быта там была оранжерея, где выращивали экзотические, помпезные цветы каллы, которые мне после каждого выступления дарили. Собираясь домой, по дороге на автобусный вокзал, я услышала, что через пять минут отправляется автобус в Ракитное. А я слышала, что в этом Ракитном живет какой-то старец, и даже видела сон, где он меня звал к себе. У меня было озарение: я почувствовала, что, несмотря на то, что дома ждут муж и дети, я обязана ехать в Ракитное. Приехала с огромным букетом – меня встречает монахиня, говорит: «Иди сюда!» – и берет у меня каллы на украшение Плащаницы.

Это была приходская церковь, но там служили монахи. К старцу приезжали многие священники и миряне, были и посетители из-за границы. Старец отчитывал бесноватых, которых толпилось множество. Чего там только не было — и Ваня Иго-го, который ржал, как лошадь, когда читали Евангелие или выносили чашу с Причастием, и юродивые с колтунами, но были и молодые монахи с прекрасными светлыми лицами — и службы бесконечные. Позвонила мужу, попросила оставить детей с бабушкой и дедушкой и тоже приехать, и он приехал. Старец скончался при нас, и пришлось остаться на похороны. Эти дни были промыслительные. Мы познакомились со многими верующими, среди них были и духовные лица, и паломники. Мы думали, что мы такие умные, все знаем, столько книг прочитали — и вдруг нас обдало таким мощным духовным ветром.

Это повлияло и на творчество Олеси Николаевой. Она почувствовала, что должна что-то сказать миру, хотя никогда раньше не писала прозу, работала в малых жанрах, в прозе могла написать максимум рассказ. Но то, что она узнала, требовало большего пространства.

— Свой первый роман «Инвалид детства» я писала день и ночь, пока муж был в командировке, — увлеченно рассказывала она, — Чувствовала: муж будет против, так оно и случилось. Но я уже слышала голоса своих героев, они уже жили, осталось только следовать за ними по пятам. Детей тогда у нас уже было трое. От руки писала, на кухне, утром дети собирались в школу и видели меня с безумными глазами и кучей бумаг. За месяц роман был готов, и даже главный критик (муж) оценил и признал.

Роман напечатали в журнале «Юность» (1990. №2) тиражом 3 млн экземпляров. И Олеся Николаева признается, что до сих пор благодарна этому роману за новые писательские возможности. Это был несомненный успех и начало долгого творческого пути Олеси Николаевой как уникального и талантливого прозаика. Писательница высказала мнение, что у каждого человека есть потребность рассказать о своей жизни на бумаге, если не в виде литературного произведения, то в виде притчи, которую она назвала вечным жанром, который будет жить во всех культурах. «Художественная метафора – это то, что доходит до сердца», – сказала она. Также Олеся Николаева высказала мнение, что литература вообще может очень многое, она может быть важным средством идентификации (например, ей приходилось ездить по разным странам, и в любой находилась русская диаспора, а в ней люди, которые писали стихи, причем многие начали писать, только оказавшись в иноязычной среде), и средством своеобразной психотерапии, лечения словом.

— Художественное слово обладает особой энергией, – сказала Олеся Александровна. – Особенно поэзия Пушкина. Когда у вас уныние, упадок сил, попробуйте вслух почитать, как дети в садике, «Мороз и солнце – день чудесный!» Все пройдет! Если сводить воедино, то дело в том, что кроме телесного, у человека есть энергийный образ, о чём писали святые отцы, например, Григорий Палама. «Есть речи — значенье темно иль ничтожно, но им без волненья внимать невозможно», — писал Лермонтов. Наша культура словесна и поэтична. Европейская философия — это построения метафизических систем, а в России по-другому, религиозные философы у нас скорее экзистенциальны. Русской культуре больше свойственно художественное мышление, чем рациональное.

После этого Игорь Тетерин предложил перейти к стихам. И Олеся Николаева прочитала три стихотворения из своей последней поэтической книги «Средиземноморские песни. Среднерусские плачи»: «Прощеное воскресенье», «Генерал Алексеев» и поучительную заплачку в фольклорном стиле о том, как невзлюбила свекровь невестку-хохлушку и стала ее изводить, после чего «обе на небесный суд вызываются», присуждают им друг друга не хаять под угрозой, что вечно будут вместе неразлучно в будущей жизни, и они пробуют через силу, подавляя взаимную неприязнь, относиться друг к другу хорошо. Сначала не получается, а потом вроде уже можно и расставаться, а они и не хотят: «А невестка ей: мама, мама!» И это тоже была притча.

После аплодисментов Игорь Тетерин предложил перейти к дискуссионной части встречи. Первые два вопроса были заданы Владимиру Вигилянскому: «Когда писатель уходит в Церковь, появляются ли для него табуированные темы в культуре?» И еще: «Задают ли Вам провокационные вопросы. Например, про часы Патриарха Кирилла?»

Гость клуба ответил:

— Великий ученый, которого я имел честь знать и который жил в вашей стране, Юрий Михайлович Лотман, говорил, что культура начинается с табу. Внутренняя цензура — это обязательно для любого человека. Великий пророк, писатель Достоевский в романе «Бесы» писал о том страшном времени, когда будут требовать право на бесчестье — такой свободы, чтобы не жить по законам совести и по законам чести. Даже в пророческом мозгу Федора Михайловича не могла родиться мысль, что будут выставлены напоказ кабинки для самоубийства – вчера прочитал, что это практикуется в некоторых странах Европы. Нанотехнологии. Чтобы человек мог войти туда и в мгновение покончить с собой. Вот поэтому, когда говорят о внутренней цензуре, я думаю — ох, как нам ее страшно не хватает!

На второй вопрос отец Владимир ответил так:

— Как полемист я считаю, что нет провокационных вопросов, есть провокационные ответы. Мне нравятся такие вопросы: они делают дискуссию интересной. Мне как раз очень интересно, когда, например, студенты МГУ, где я иногда выступаю, далёкие от Церкви, пытаются меня загнать в угол. Пока им это не удалось! Я не боюсь дискуссии, тем более, что сам ориентируюсь в мире журналистики, говорю на одном языке с этой аудиторией.

Далее он прокомментировал знаменитую историю с часами Патриарха:

— Виноват в этом я лично! Я был руководителем пресс-службы Патриарха. И в украинской печати появился фейк, что Патриарх служит на Владимирской горке в Киеве, и у него на руке часы за 30 тысяч долларов. Патриарх действительно служил молебен на Владимирской горке в день памяти Равноапостольного Князя Владимира, но во время молебна не нужно надевать поручи (особые нарукавники, часть облачения священнослужителя). А на снимке он в поручах. Это обман! И цвет облачения не был подходящим, и время на часах не совпадало. Я болел и не был на работе, мой заместитель сказал, что надо отредактировать фотографии. А молодая неопытная стажерка убрала часы, но в отражении на столе часы остались. Фотография была убрана, допустим, в 3 часа ночи, а в 8 утра в livejournal одного блогера она появилась. Спрашивается, как он мог попасть на сервер журнала? Откопать эту фотографию мог только хакер, мошенник. Мы нашли адрес этого человека, это было сделано из США. Изменена была фотография 5-летней давности! Как руководитель я беру вину на себя, но сама история, согласитесь, любопытна.

Следующий вопрос был к Олесе Николаевой: «Скажите имя того старца, к которому вы ездили в Ракитное?» Как уже сказано выше, это был архимандрит Серафим Тяпочкин. А еще о нем есть подробный рассказ в книге Олеси Николаевой «Небесный Огонь» (которая в 2014 году наряду с книгой архимандрита Тихона Шевкунова «Несвятые святые» была лидером продаж в книжных магазинах России).

Закономерно прозвучал вопрос, заданный отцу Владимиру Вигилянскому, о нашем земляке Патриархе Алексии II.

— Наше знакомство началось с того, что ему меня посоветовали в качестве представителя в Попечительском совете Первого канала телевидения — тогда это был проект Бориса Березовского.

Патриарх просил Вигилянского защищать его интересы в правлении. Хотя Березовский вскоре уехал из России, и Попечительский совет даже ни разу не собрался, общение Патриарха Алексия с отцом Владимиром продолжилось. Они созванивались и беседовали. Патриарх особенно заинтересовался отцом Владимиром, когда узнал, что его мать была наполовину француженкой, а ведь он и сам был из обрусевших немцев.

О Патриархе отец Владимир отозвался исключительно хорошо:

— Когда мы говорим о русском мире, мы имеем в виду те традиции благородства, отстаивание ценностей, чести и совести, которые были в народе. Вообще люди, которые душу клали за Россию, часто были не русскими по крови, многие русские святые были иностранцами. И вот таким был Патриарх Алексий. Его дед по матери был белогвардеец, расстрелянный красноармейцами, по отцу он коллаборационист, и он поехал поступать в семинарию в Ленинград! Он делал это ради своей веры. Он был благороднейший человек!

Журналист Максим Рогальский задал вопрос: «Нужно ли православному христианину в наши дни идти на баррикады, бороться с несправедливостью или сосредоточиться на личном спасении?»

Ответила на вопрос Олеся Николаева:

— Я думаю, что есть разные служения. Кому-то надо быть полемистом, воином, кому-то молитвенником и отшельником. Каждому свое. Если отшельник пойдет воевать, это будет, сами понимаете, не его. Ну, и просто всем нам нужно жить по христианским заповедям. Для христиан в наши дни мир полон соблазнов. Нас с отцом Владимиром недавно спросили на радио, какой была христианская жизнь в 80-е годы. Было удивительное единение, братство, взаимопомощь. Бесконечно у нас в доме были гости, в том числе священники, монахи. Для меня было счастьем встретить монахов в аэропорту, очень далеко от дома, привезти к себе, накормить и везти дальше в Лавру. «Да, да, конечно, только бы не отняли у меня эту возможность!» Может быть, мы пресытились тем, что все это стало безопасным. Сегодня мы больше ищем комфорта. А тогда искали подвигов, ночных литургий, строгих постов. Бывают разные времена в духовной жизни. Тогда были удивительные старцы. Сейчас старцев мало, но зато никто не станет нас преследовать за участие в таинствах Церкви.

Игорь Тетерин сказал, что поступило много вопросов о литературе, и озвучил первый вопрос от журналиста Ольги Титовой: «Я читала, что критики сравнивают Вашу прозу с прозой Довлатова. Думаю, Вас объединяет с этим писателем незаурядное чувство юмора (вчера хохотала до слез, перечитывая «Небесный Огонь»). А также автобиографичность и описанная с самоиронией фигура автора, который в то же время и герой, и все время вляпывается в разные курьезные ситуации… И прозрачность прозы, ее лаконичность тоже вас роднит. Книги Довлатова, и Ваши обладают целительной силой, спасают от уныния. Но в остальном Вы и Довлатов – писатели совсем разные. Насколько Вы укоренены в вере, настолько он от нее далек. Как Вы думаете, правомерно ли сравнение?»

— Я прочитала Довлатова довольно поздно, лет десять назад, – ответила гостья. – И мне понравилось! Хотя говорить о литературном влиянии, наверное, нельзя, он мне очень симпатичен, может, и подружиться могли бы! Мы жили в одно время, я его хорошо чувствую и понимаю.

Более вероятным Олеся Николаева считает влияние на свое творчество Николая Лескова и особенно Фазиля Искандера, с которым была знакома еще до того, как перешла к прозаическим опытам, зачитывала ему свои наброски, сделанные для себя, а он смеялся до упаду, и именно он посоветовал ей начать писать прозу. «Что-то от Искандера я в своей прозе нахожу», — призналась писательница.

Офисный работник Жанна прислала Олесе Николаевой по электронной почте вопрос: «Какие чувства Вы испытываете, когда заканчиваете очередную вещь? Какое произведение самое любимое?»

На это писательница ответила:

— Я испытываю невероятное счастье, а с другой стороны, жалко расставаться с героями. Любимое – роман «Меценат» (кстати, отметим, новый опыт Олеси Николаевой в детективном жанре).

Таллиннская поэтесса и автор песен Олеся Балакирева задала тезке вопрос: «С каким именем Вы крещены? Я Елена».

Ответ на это был любопытным и исходил от обоих супругов. Олеся Александровна рассказала, что ее родители, любившие прозу Куприна, назвали ее в честь героини его повести. В крещении ее имя Ольга. А отец Владимир продолжил:

— А потом родилась песня на стихи поэта Анатолия Поперечного, которую знали все в Советском Союзе: «Олеся, Олеся, Олеся! Так птицы кричат в поднебесье! … Останься со мною, Олеся! Как солнце, как чудо, как песня!» Песня про нее! Поперечному понравилось имя, и оно его вдохновило. После этого имя «Олеся» вошло в моду и продолжает быть популярным до сих пор.

Был задан и вопрос про другого нашего земляка — Давида Самойлова. Владимир Вигилянский сказал, что Самойлов знал Олесю с пеленок, дружил с её родителями, следил за ее творчеством, именно он опубликовал ее первые стихи, и они до сих пор общаются с его вдовой и очень часто его вспоминают – ибо забыть такого живого и незаурядного человека и поэта нельзя.

После этого последовал вопрос: «Вы православная семья. Но стали таковой не сразу. Что изменилось в вашей семейной жизни после того, как сделали духовный выбор в пользу веры? Пришлось ли от каких-то привычек или жизненных радостей отказываться, в чем-то себя ограничивать?»

Ответили оба по очереди.

Олеся Николаева:

— У нас был очень резкий перелом! Мы жили жизнью богемной, спать иногда ложились в 3 часа ночи. А потом по благословению духовника должны были ездить к нему три раза в неделю, в 5 утра садиться на электричку… Был длительный период аскезы. Но потом все как-то пришло в равновесие.

Отец Владимир:

— У нас появилось много друзей духовного звания, но мы никогда не порывали с друзьями из писательской среды. Хотя духовные, признаюсь, лучше! Это люди радостные, потому что они живут с Богом, в духовном веселье. А жить без Бога – это всегда страшное уныние и гордость, которая заедает все хорошие черты. Они превращаются из золота в требуху. А эта черта (гордость) у творческих людей очень сильно развита. Но при этом у нас много друзей из прежнего круга общения. Которых мы любим и от них не отказываемся.

И еще был вопрос: как церковные иерархи относятся к ведению блогов. Отец Владимир сказал, что Патриарх сначала отнесся отрицательно, а потом принял его мнение, что любой способ коммуникации является нейтральным. Другое дело, кто владеет этим способом коммуникации. После чего сам Патриарх предложил отцу Владимиру завести Фейсбук. Тот сначала был в ужасе. Но попробовал и вскоре стал сверхпопулярным православным блогером — количество подписчиков на его публикации в Фэйсбуке достигло 23 тысяч. Таким образом он осуществляет миссионерское служение.

Спрашивали и про интерес к поэзии Олеси Николаевой в других странах. Тут ответ напрашивается сам собой – ее произведения переведены на английский, итальянский, китайский, немецкий, французский, японский и другие языки. Последняя поездка в Китай ее поразила: «Что они могли там понимать? А вот поняли и даже поставили театральные представления по моим книгам!»

Последний вопрос был особенно интересным: «Вы ездите по России — как там в глубинке? Не угасла ли духовная жизнь?» На это писательница ответила так:

— Незадолго до того, как приехать к вам, я ездила в Урюпинск — да, в тот самый мифологичный, и все-таки настоящий Урюпинск — он действительно существует! – по приглашению тамошнего епископа Елисея. На поезде Москва – Волгоград. На станции меня встречал чудный священник, из тех, на которых в России все держится, выпускник Новосибирской консерватории по классу виолончели, и педагогическое образование имеет впридачу. Он основал в Урюпинске музыкальную школу, где меня прекрасно встретили и читали мои самые сложные стихи. Живут скромно, едят просто: картошка, капуста постом, но лица светлые, как бы умытые. Чистота, светлость, хотя жизнь тяжёлая…

По традиции, за самый интересный вопрос в случае встречи с авторами книг в клубе «Импрессум» зритель выигрывает книгу. На этот раз победителями стали Максим Рогальский, которому досталась книга «Двойное дно» (по мнению Игоря Тетерина, его вопрос и был с двойным дном) и Ольга Титова, выигравшая сборник рассказов Олеси Николаевой «Себе назло (Женские портреты в прозе)». Именно эти книги как нельзя лучше подошли победителям.

Два часа встречи, к сожалению, пролетели, как полчаса. Казалось, можно было еще говорить долго-долго. По завершению встречи Олеся Николаева провела импровизированную автограф-сессию, подписав свои книги тем участникам мероприятия, которые смогли их приобрести. А Владимир Вигилянский отвечал на многочисленные вопросы участников встречи, которые никак не могли разойтись, и как писатель, и как православный отец Владимир.